МАРКС И ЭНГЕЛЬС О РОССИИ, РУССКОЙ ОБЩИНЕ

И ЧЕРНЫШЕВСКОМ

 

К. Маркс — Зигфриду Мейеру 21 ян­варя   1871   г.

Не знаю, сообщал ли я Вам, что с начала 1870 г. мне самому пришлось заняться русским языком, на котором я теперь читаю довольно бегло. Это вызвано тем, что мне прислали из Петербурга представляющее весьма значительный интерес сочинение Флеровского о «Положении рабочего класса (в особенности крестьян) в России» и что я хотел познакомиться также с экономическими (превосходными) работами Чернышевского (в благодарность со­сланного в Сибирь на каторгу на семь лет). Результат стоит уси­лий, которые должен потратить человек моих лет на овладение языком, так сильно отличающимся от классических, германских и романских языков. Идейное движение, происходящее сейчас в России, свидетельствует о том, что глубоко внизу происходит бро­жение. Умы всегда связаны невидимыми нитями с телом народа.

Сочинения, т.   XXVI, стр.  87—88.

*    *    *

 

Ф.  Энгельс  

 Множество странных явлений, происходивших в русском движении, объясняется тем, что долгое время всякое русское сочинение было для Запада книгою за семью печатями и что по­этому Бакунину и иже с ним легко было скрыть от Запада свои проделки, давно уже известные среди русских... Теперь этому наступил конец. Знание русского языка, — языка, который всемерно заслуживает изучения как сам по себе, ибо это один из самых сильных и самых богатых живых языков, так и ради раскрываемой им литературы, — теперь уж не такая редкость, по крайней мере, среди немецких социал-демократов.

Ф.  Энгельс.   Эмигрантская лите­ратура.

Сочинения, т,  XV, стр.  233

*     *     *

Ф. Энгельс  

Страна, выдвинувшая двух писателей масштаба Добролюбова и Чернышевского, двух социалистических Лессингов, не погиб­нет от того, что как-то породила такого пройдоху, как Бакунин, и нескольких незрелых студентиков, которые, произнося громкие фразы, пыжатся, как лягушки, и, в конце концов, пожирают

друг друга. Ведь и среди молодого поколения русских мы знаем людей выдающегося теоретического и практического дарования и высокой энергии, людей, которые благодаря своему знанию языков превосходят французов и англичан близким знакомством с движением различных стран, а немцев — светской гибкостью. Те русские, которые понимают рабочее движение и сами в нем участвуют, могут усмотреть в том, что их освободили от ответ­ственности за бакунистские мошенничества, лишь услугу, ока­занную им.

Ф. Энгельс.   Там же, стр.   235

 

*     *     *

Ф. Энгельс — Е. Паприц 26 июня 1884 г.

Мне кажется, что Вы немного несправедливы к Вашим сооте­чественникам. Мы оба, Маркс и я, не можем на них пожаловаться. Если некоторые школы и отличались больше своим революцион­ным пылом, чем научными исследованиями, если были и есть еще различные блуждания, то, с другой стороны, была и критиче­ская мысль и самоотверженные искания в области чистой теории, достойные народа, давшего Добролюбова и Чернышевского. Я говорю не только об активных революционных социалистах, но и об исторической и критической школе в русской литературе, которая стоит бесконечно выше всего того, что создано в Герма­нии и Франции официальной исторической наукой.

 «Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса

с русскими политическими деятеля­ми».

Госполитиздат, 1951, стр. 276— 277.


*    *    *

К.    Маркс — Н.    Ф.    Даниельсону 9 ноября 1871 г.

С сочинениями Эрлиба  (Добролюбова.Ред.) * я отчасти уже знаком. Как писателя я ставлю его наравне с Лессингом и Дидро.

 Там же, стр.  77.

*     *     *

 К.    Маркс

Люди, все еще претендовавшие на научное значение и не довольствовавшиеся ролью простых софистов и сикофантов гос­подствующих классов, старались согласовать политическую эко­номию капиталистов с притязаниями пролетариата, которых уже нельзя было более игнорировать. Отсюда тот плоский син­кретизм, лучшим представителем которого является Джон Стюарт Милль. Это — банкротство «буржуазной» политической экономии, как мастерски выяснил уже в своих «Очерках поли­тической экономии по Миллю» великий русский ученый и критик Ы. Чернышевский.

К.    Маркс. Капитал, т.   1.

По­слесловие ко второму изданию.

 Госполитиздат, 1950, стр.   13,

*    *     *

К. Маркс — редактору «Отечествен­ных записок».

В послесловии ко второму немецкому изданию «Капитала» ... я говорю о «великом русском ученом и критике» [Чернышев­ском] с высоким уважением, какого он заслуживает. Этот уче­ный в своих замечательных статьях исследовал вопрос—должна ли Россия, как того хотят ее либеральные экономисты, начать с раз­рушения сельской общины, чтобы перейти к капиталистиче­скому строю, или же, наоборот, она может, не испытав мук этого строя, завладеть всеми его плодами, развивая свои собственные исторические данные. Он высказывается в смысле этого послед­него решения...

Впрочем, так как я не люблю оставлять «места для догадок», я выскажусь без обиняков. Чтобы иметь возможность со знанием дела судить об экономическом развитии России, я изучил рус­ский язык и затем в течение долгих лет изучал официальные и другие издания, имеющие отношение к этому предмету. Я пришел к такому выводу. Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 г., то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения ка­питалистического строя.

 «Переписка К- Маркса и Ф.Энгельса

с русскими политическими деятелями»

Госполитиздат, 1951, стр. 221

 

*     *     *.

Ф. Энгельс

Но русская община привлекла внимание и заслужила призна­ние и таких людей, которые стоят несравненно выше Герценов и Ткачевых. В их числе был и Николай Чернышевский, этот ве­ликий мыслитель, которому Россия обязана бесконечно многим и чье медленное убийство долголетней ссылкой среди сибирских якутов навеки останется позорным пятном на памяти Але­ксандра II «Освободителя».

Вследствие интеллектуального барьера, отделявшего Россию от Западной Европы, Чернышевский никогда не знал произве­дений Маркса, а когда появился «Капитал», он давно уже нахо­дился в Средне-Вилюйске, среди якутов*. Все его умственное развитие должно было протекать в тех условиях, которые были созданы этим интеллектуальным барьером. То, чего не пропускала русская цензура, почти или даже совсем не существовало для России. Поэтому, если в отдельных случаях мы и находим у него слабые места, ограниченность кругозора, то приходится только удивляться, что подобных случаев не было гораздо больше.

 

Чернышевский тоже видит в русской крестьянской общине средство для перехода от существующей общественной формы к новой ступени развития, которая стоит, с одной стороны, выше, чем русская община, а с другой — выше, чем западноевропейское капиталистическое общество с его классовыми противоположно­стями. И в том, что Россия обладает таким средством, в то время как Запад его не имеет, в этом Чернышевский видит преиму­щество России.

 

«Введение лучшего порядка дел * чрезвычайно затрудняется в Западной Европе безграничным расширением прав отдельной личности... не легко отказываться хотя бы даже от незначительной части того, чем привык уже пользоваться, а на Западе отдельная личность привыкла уже к безграничности частных прав. Пользе и необходимости взаимных уступок может научить только горь­кий опыт и продолжительное размышление. На Западе лучший порядок экономических отношений соединен с пожертвованиями, и потому его учреждение очень затруднено. Он противен при­вычкам английского и французского поселянина». Но «то, что представляется утопией в одной стране, существует в другой как факт... те привычки, проведение которых в народную жизнь кажется делом неизмеримой трудности англичанину и францу­зу, существуют у русского как факт его народной жизни... Порядок дел, к которому столь трудным  и долгим путем стремится теперь Запад, еще существует у нас в могущественном народ­ном обычае нашего сельского быта... Мы видим, какие пе­чальные последствия породила на Западе утрата общин­ной поземельной собственности и как тяжело возвратить западным народам свою утрату. Пример Запада не должен быть поте­рян для нас» (Чернышевский, Сочинения, женевское издание, т. V, стр. 16—19; цитировано у Плеханова, «Наши разно­гласия», Женева, 1885 г.). А об уральских казаках, у кото­рых еще господствовала общественная обработка земли с по­следующим разделом продукта между отдельными семьями, он говорит:

 

«Если уральцы * доживут в нынешнем своем устройстве до того времени, когда введены будут в хлебопашестве машины, то уральцы будут тогда очень рады, что сохранилось устрой­ство, допускающее употребление таких машин, требующих хозяйства в огромных размерах, на сотнях десятин» (ibidem, стр. 135).

Не следует только при этом забывать, что уральцы со своей общественной обработкой земли, предохраняемой от гибели из военных соображений (ведь и у нас существует казарменный ком­мунизм), стоят в России совершенно обособленно, примерно так же, как у нас Gehoferschaften на Мозеле, с их периодическими переделами. И если нынешние порядки сохранятся у них до мо­мента введения машин, то от этого получат выгоду не сами уральцы, а русский военный фиск, слугами которого они яв­ляются.

 

Во всяком случае, факт таков: в то время как в Западной Европе капиталистический строй распадается и неустранимые противоречия его собственного развития грозят ему гибелью, в это самое время в России около половины всей обрабатываемой земли находится еще в общей собственности крестьянских об­щин. Если на Западе разрешение противоречий посредством реорганизации общества предполагает, как необходимое усло­вие, переход всех средств производства, следовательно и земли, в собственность всего общества, то в каком же отношении к этой общественной собственности, которую на Западе только предстоит создать, находится общественная собствен­ность, уже существующая или, вернее, еще существующая в России? Не может ли она послужить исходным пунктом национального движения, которое, перескочив через весь ка­питалистический период, сразу преобразует русский крестьян­ский коммунизм в современную социалистическую обществен­ную собственность на все средства производства, обогатив его всеми техническими достижениями капиталистической эры? Или, как формулировал мысль Чернышевского Маркс в одном письме*, цитируемом ниже: «Должна ли Россия, как того хо­тят ее либеральные экономисты, начать с разрушения сельской общины, чтобы перейти к капиталистическому строю, или же, наоборот, она может, не испытав мук этого строя, завладеть всеми его плодами, развивая свои собственные исторические данные?»

 

Уже самая постановка вопроса, показывает, где нужно искать его разрешения. Русская община просуществовала сотни лет, и внутри нее ни разу не возникло стремление выработать из самой себя высшую форму общественной собственности; точно так же обстояло с германской маркой, кельтским кланом, индийской и другими общинами с первобытно-коммунистическими порядками. Все они с течением времени, под влиянием окружавшего их или же возникавшего в их собственной среде и постепенно захваты­вавшего их товарного производства и обмена между отдельными семьями и отдельными лицами, все более и более утрачивали свой коммунистический характер и превращались в общины незави­симых друг от друга земельных собственников. Поэтому, если можно вообще поднимать вопрос о том, не предстоит ли русской общине иная и лучшая судьба, то причина этого коренится не в ней самой, а единственно в том обстоятельстве, что она сохра­нила в одной из европейских стран относительную жизненную силу до такого времени, когда в Западной Европе не только товарное производство вообще, но даже капиталистическое произ­водство, его высшая .и последняя форма, пришло в противоречие с созданными им самим производительными силами, когда оно оказывается неспособным управлять долее этими силами и когда оно гибнет от этих внутренних противоречий и соответствующих им классовых конфликтов. Уже из этого вытекает, что инициа­тива подобного преобразования русской общины может исходить не от нее самой, а исключительно от промышленного пролета­риата Запада. Победа западноевропейского пролетариата над буржуазией и связанная с этим замена капиталистического производства производством, которым управляет общество, — вот необходимое предварительное условие для подъема русской общины на такую же ступень развития.

 «Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса

с русскими    политическими   деяте­лями».

Госполитиздат, 1951, стр. 286—219

 

*     *     *

К. Маркс и Ф. Энгельс

Вторая статья * озаглавлена: «Взгляд на прежнее и нынеш­нее понимание дела». Выше мы видели, как Бакунин и Нечаев угрожали заграничному русскому органу Интернационала *; в этой статье, как увидим, они обрушиваются на Чернышевского, человека, который больше всего сделал для вовлечения в социа­листическое движение в России той учащейся молодежи, за пред­ставителей которой они себя выдают. «Конечно, мужики никогда не занимались измышлением форм будущего общинного быта, но тем не менее они по устранении всего мешающего им (то есть после всеразрушительной революции, первого дела, а потому для нас самого главного), сумеют устроиться гораздо осмысленней и лучше, чем то может выйти по всем теориям и проектам, писан­ным доктринерами - социалистами, навязывающимися народу в учителя, а главное в распорядители. Для неиспорченного очками цивилизации народного глаза слишком ясны стремления этих непрошенных учителей оставить себе и подобным теплое местечко под кровом науки, искусства и т. п. Для народа не легче, если даже эти стремления являются искренно, наивно, как неотъемлемая принадлежность человека, пропитанного совре­менной цивилизацией. В казацком кругу, устроенном Василием Усом в Астрахани, по выходе оттуда Степана Тимофеевича Ра­зина, идеальная цель общественного равенства неизмеримо более достигалась, чем в фаланстерах Фурье, институтах Кабе, Луи Блана и прочих ученых (!) социалистов, более, чем в ассоциациях Чернышевского». Далее следует целая страница ругани по адресу последнего и его товарищей.

Теплое местечко, которое готовил себе Чернышевский, было предоставлено ему русским правительством в сибирской тюрьме, тогда как Бакунин, избавленный от такой опасности в качестве работника европейской революции, ограничивался своими внеш­ними проявлениями из-за рубежа. И как раз в тот мо­мент, когда правительство строго запрещало даже упоминать имя Чернышевского в печати, господа Бакунин и Нечаев напали на него.

К. Маркс и Ф. Энгельс

Альянс социалистической демокра­тии и международное т-во рабочих

Сочинения, т. XIII, ч. II, стр. 603604.

 

 

*      *      *

К. Маркс и Ф. Энгельс

 3 марта 1861 г. Александр II при громких рукоплесканиях всей либеральной Европы провозгласил отмену крепостного права. Усилия Чернышевского и революционной партии добиться сохра­нения общинного владения землей хотя и привели к результату, но в такой неудовлетворительной форме, что еще до опублико­вания манифеста об освобождении крестьян Чернышевский с пе­чалью признавался *: «если бы я знал, что поднятый мною вопрос получит такое разрешение, я предпочел бы потерпеть пора­жение, чем одержать подобную победу. Я предпочел бы, чтобы они поступили, как намеревались, совершенно не считаясь с на­шими требованиями». И действительно, акт освобождения был не чем иным, как ловкой воровской проделкой. Значительная часть земли была отнята у ее действительных владельцев, и была провозглашена система выкупа земли крестьянами. Этот акт царского вероломства послужил для Чернышевского и его пар­тии новым и неопровержимым аргументом против императорских реформ.

К. Маркс и Ф. Энгельс

Там же, стр. 639.

 

*     *     *

К. Маркс и Ф. Энгельс

Мы видели *, что в связи с освобождением крепостных вспых­нула война между либеральной и революционной партиями в России. Вокруг Чернышевского, главы революционной партии, собралась целая фаланга публицистов, многочисленная группа офицеров и учащаяся молодежь. Представителями либеральной партии были Герцен, несколько панславистов и значительное число мирных реформаторов * и почитателей Александра II. Пра­вительство оказывало свою поддержку либеральной партии. В марте 1861 г. русская студенческая молодежь решительно высказалась за освобождение Польши; осенью 1861 г. она пыта­лась оказать сопротивление повороту в политике правительства, направленному к тому, чтобы путем ряда дисциплинарных и фискальных мер лишить неимущих студентов (составлявших свыше двух третей общего числа) возможности получать высшее образование. Правительство объявило их протесты бунтом; в Петербурге, Москве и Казани сотни юношей были брошены в тюрьмы, изгнаны из университетов или исключены после трехмесячного заключения. Из страха, чтобы эта молодежь не усилила недовольства крестьян, постановлением Государствен­ного Совета бывшим студентам было запрещено занимать какие-либо общественные должности в деревне. Но преследования этим не кончились. Выслали таких профессоров, как, например, Павлов; закрыли публичные курсы, организованные исключен­ными из университета студентами; предпринимают новые пресле­дования под самыми пустыми предлогами; «Касса взаимопомощи учащейся молодежи», только что разрешенная, была внезапно за­крыта; приостанавливают периодические издания. Все это довело до крайности негодование и возбуждение радикальной партии и заставило ее прибегнуть к подпольной печати. И тогда появился манифест этой партии, озаглавленный «Молодая Россия»*, с эпи­графом из Роберта Оуэна. Этот манифест содержал ясное и точ­ное описание внутреннего положения страны, состояния раз­личных партий, положения печати и, провозглашая коммунизм, делал вывод о необходимости социальной революции. Он при­зывал всех серьезных людей сплотиться вокруг радикального знамени.

Не успел появиться этот подпольно печатавшийся манифест, как по роковому совпадению (если к этому не приложила рук полиция) в Петербурге начались многочисленные пожары. Пра­вительство и реакционная печать с радостью воспользовались этим случаем, чтобы обвинить молодежь и всю радикальную пар­тию в поджогах. Тюрьмы были переполнены снова, и многочис­ленные жертвы вновь заполнили дороги, ведущие в места ссылки. Чернышевский был арестован и помещен в Петропавловскую крепость, откуда после двух долгих лет мучительного заключе­ния был отправлен в Сибирь, на каторжные работы.

 

К. Маркс и Ф. Энгельс

Там же, стр. 641642.

*     *     *

К.  Маркс — Ф.   Энгельсу   5    июля 1870  г.

 

Чернышевскiй 1, как я узнал от Л[опатина], был присужден в 1864 г. к восьми годам travaux forces 2 в сибирских рудниках, следовательно, ему терпеть еще два года. Первый суд был доста­точно честен, чтобы заявить, что против него нет абсолютно ничего и что мнимые заговорщические конспиративные письма представляют собою очевидные forgerits 3 (что и было в самом деле). Но Сенат, по императорскому приказу, отменил этот при­говор и послал в Сибирь этого хитрого человека, который «так ловок», как значилось в приговоре, что «сохраняет в своих сочи­нениях неуязвимую с точки зрения закона форму и вместе с тем открыто изливает в них яд». Voila la justice russe 1.

Флеровский в лучшем положении*. Он лишь в административной ссылке в глухом углу между Москвой и Петербургом!

 

1   [У Маркса по-русски.]

2 — каторжных работ. Ред.

3 — подлоги. Ред.

Сочинения,   т.    XXIV,   стр.   349.

 

 

*     *     *

К.    Маркс — Н. Ф. Даниельсону 12  декабря 1872 г.

 Мне хотелось бы напечатать что-нибудь о жизни, личности и т. д. Чернышевского*, чтобы вызвать к нему симпатию на Западе. Но для этого мне нужны фактические данные.

 «Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса

с русскими политическими деятелями»

Госполитиздат,  1951, стр.  87.

 

*     *      *

К.    Маркс — Н. Ф. Даниельсону 18  января 1873 г.

Что касается Чернышевского, то Ваше дело решить: должен ли я говорить только об его научных заслугах или могу затро­нуть и другую сторону его деятельности?* Во втором томе моего сочинения * он будет фигурировать, конечно, только как эконо­мист. Значительная часть его сочинений мне известна.

Там же,  стр. 90.

 

*     *      *

Ф. Энгельс

Между тем наступил новый период, начало которому поло­жила Германия, период революций сверху, а вместе с тем период быстрого роста социализма во всех европейских странах. В об­щем движении приняла участие и Россия. Как и следовало ожи­дать, движение это приняло здесь форму решительного штурма с целью свержения царского деспотизма, с целью завоевания свободы умственного и политического развития нации. Вера в чудодейственную силу крестьянской общины, из недр которой может и должно прийти социальное возрождение, — вера, от которой не был совсем свободен, как мы видели, и Чернышев­ский, — эта вера сделала свое дело, подняв воодушевление и энергию героических русских передовых борцов. Этих людей, которых было каких-нибудь несколько сот человек, но которые своей самоотверженностью и отвагой довели царский абсолютизм до того, что ему приходилось уже подумывать о возможности капитуляции и об ее условиях,—таких людей мы не потянем в суд за то, что они считали свой русский народ избранным народом социальной революции. Но это вовсе не обязывает нас разделять их иллюзии. Время избранных народов миновало безвозвратно.

1 — Вот оно, русское правосудие. Ред.

Там же, стр. 295— 296.

 

*     *     *

Ф. Энгельс — Н.Ф. Даниельсону 10  июня1890 г.

Мы здесь узнали о смерти Н. Г. Чернышевского, по поводу чего выражаем свою глубокую скорбь и соболезнование. Но, может быть, для него это было лучше.

 Там же, стр.  142

 

*     *      *

Ф.   Энгельс — Осипович   17   апреля 1890  г.

Я уверен, что Ваши сообщения были бы приняты с распро­стертыми объятиями, и был удивлен, когда узнал, что статья Пле­ханова 1 (Чернышевский2) появится только в «Neue Zeit», а не и в «Soialdemokrat»*.

Сердечный привет Плеханову и не меньший привет Вам.


 

1 Статья Г. В. Плеханова «Н. Г. Чернышевский» опубликована в «Neue Zeit» за 1890 г., стр. 353—404. Ред.

2 [У Энгельса по-русски]. Ред

Сочинения,  т.   XXVIII,  стр.   206.

*     *      *

К. Маркс — Ф. Энгельсу 10 февраля 1870 г.

Из книги Флеровского я прочел первые 150 страниц* (они по­священы Сибири, Северной России и Астрахани). Это — первое произведение, в котором сообщается правда об экономическом положении России. Человек этот — решительный враг так назы­ваемого «русского оптимизма». У меня никогда не было радуж­ных представлений об этом коммунистическом Эльдорадо, но Фл[еровский] превосходит все ожидания. Поистине удивительно и во всяком случае показателем какого-то перелома является то, что подобная вещь могла быть напечатана в Петербурге.

«У насъ пролетариевъ мало, но зато масса нашего рабочаго класса состоитъ изъ работниковъ, которыхъ участь хуже, чем участь всякаго пролетария» 2.

Способ изложения весьма оригинален, больше всего напоми­нает в некоторых местах Монтейля. Видно, что человек этот всюду разъезжал и наблюдал все лично. Жгучая ненависть к по­мещикам, капиталистам и чиновникам. Никакой социалистиче­ской доктрины, никакого аграрного мистицизма (хотя он и сторон­ник общинной собственности), никакой нигилистической утри­ровки. Кое-где имеется небольшая доза благодушной чепухи, которая вполне соответствует, однако, уровню развития тех людей, для которых предназначается книга. Во всяком случае, это — самая значительная книга, какая только появилась после твоего произведения о «Положении рабочего класса в Англии». Хорошо обрисована и семейная жизнь русского крестьянина — с отвратительным избиением насмерть жен, с водкой и любовницами. Теперь будет очень кстати, если ты пошлешь мне фантастические измышления гражданина Герцена.

 

1 Заглавие написано Энгельсом по-русски. Ред.

2  Подчеркнутая фраза написана Марксом в тексте по-русски. Ред.

Сочинения, т. XXIV, стр. 286—217.

*     *     *

К.   Маркс — Ф.    Энгельсу    12 фев­раля   1870 г.

Заглавие книги Н. Флеровского:

«Положение рабочаго класса въ Россiи». С.-Петербургъ. Изда-нiе Н. П. Полякова. 1869.

Что меня, между прочим, весьма забавляет во Флеровском, это — его полемика против прямых податей с крестьян. Это — точное воспроизведение маршала  Вобана  и  Буагильбера.  Он и  сам  чувствует,  что положение  земледельцев  напоминает их положение в эпоху старой французской монархии (со времени Л[юдовика] XIV). Как и Монтейль, он хорошо схватывает пле­менные особенности — «прямодушный калмык», «поэтичный, не­смотря на свою грязь, мордвин» (которого он сравнивает с ирланд­цами), «ловкий, жизнерадостный, подвижной татарин», «талант­ливый малоросс» и т. д. В качестве хорошего русского человека он поучает своих земляков,  как следовало бы им поступать, чтобы превратить ненависть, которую питают к ним все эти пле­мена, в противоположное чувство. Как пример ненависти он при­водит, между прочим, случай с переселением настоящей русской колонии из Польши в Сибирь. Люди эти понимают только по-русски, не говорят по-польски ни слова и все же считают себя поляками и питают к русским ненависть поляков, и т. д.

Из его книги неопровержимо вытекает, что нынешнее поло­жение в России не долго удержится, что уничтожение крепост­ного права, оf соursе 1 лишь ускорило процесс разложения и что предстоит страшная социальная революция. Отсюда видна и реальная основа школьнического нигилизма, который теперь в моде среди русских студентов и т. д. В Женеве — Ъу the Ьу 2 образовалась новая колония высланных русских студентов, ко­торые провозглашают в своей программе борьбу с панславизмом и замену его «Интернационалом».

1          — в сущности. Ред.

2              — между прочим. Ред.

Сочинения, т. XXIV, стр. 291—292.

 

 

*     *      *

Ф. Энгельс — Г. В. Плеханову 26 фев­раля  1895 г.

У меня не будет времени прочитать критику, которую дает «Русское Богатство» на мою книгу1*. Я уже достаточно прочел по этому поводу в январском номере за 1894 год2. Что касается Даниельсона, боюсь, что с ним ничего не поделаешь. Я переслал ему письмом материалы о русских делах из моего сборника «Статьи на международные темы»* из газеты «Vоlksstaa», и осо­бенно приложение 1894г., отчасти направленное прямо по его адресу 3. Он это получил, но, как видите, все ни к чему. Совер­шенно невозможно полемизировать с тем поколением русских, к которому он принадлежит и которое все еще верит в стихийно коммунистическую миссию, якобы отличающую Россию, истин­ную Святую Русь, от других неверных народов.

 

Впрочем, в такой стране, как ваша, где современная крупная промышленность привита к первобытной крестьянской общине и где одновременно представлены все промежуточные стадии циви­лизации, в стране, к тому же окруженной более или менее прочной интеллектуальной китайской стеной, возведенной деспотизмом, не приходится удивляться возникновению самых невероятных и причудливых сочетаний идей. Возьмите хотя бы беднягу Фле­ровского, который воображает, что столы и кровати мыслят*, но не имеют памяти. Это стадия, через которую страна должна пройти. Постепенно,  с ростом городов,  изолированность талантливых людей исчезнет, а с нею исчезнут и эти идейные блуждания, вы­званные одиночеством, бессистемностью случайных знаний этих чудаков-мыслителей, а отчасти также — у народников — отчая­нием при виде крушения их надежд. В самом деле, народник, бывший террорист, вполне может кончить тем, что станет монар­хистом.

 

Чтобы ввязаться в эту полемику, мне пришлось бы познако­миться с целой литературой, а затем следить за ней и отвечать. Это отняло бы все мое время в течение года и единственным по­лезным результатом было бы, вероятно, то, что я знал бы русский язык гораздо лучше, чем сейчас.

1Рецензия на «Происхождение семьи, частной собственности и государства», опубликованная в «Русском Богатстве» № 5 за 1894 г. Ред.

2Речь идет об обозрении Н. К. Михайловского «Литература и жизнь», опубликованном в «Русском Богатстве» № 1 за 1894 г. Ред.3    Послесловие Энгельса к статье «Социальные отношения в России».Ред.

Сочинения, т. XXIX, стр.385—385.

 

 

*      *      *

К. Маркс — членам комитета рус­ской секции в Женеве 24 марта 1870 г.

Русский оптимизм, распространенный на континенте даже так называемыми революционерами, беспощадно разоблачен в этом сочинении*. Достоинство его не пострадает, если я скажу, что оно в некоторых местах не вполне удовлетворяет критике с точки зрения чисто теоретической. Это — труд серьезного наблюдателя, бесстрашного труженика, беспристрастного кри­тика, мощного художника и прежде всего человека, возмущен­ного против гнета во всех его видах, не терпящего всевозможных национальных гимнов и страстно делящего все страдания и все стремления производительного класса.

Такие труды, как Флеровского и как вашего учителя Чер­нышевского, делают действительную честь России и доказывают, что ваша страна тоже начинает участвовать в общем движении нашего века.

 «Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса

с   русскими   политическими   деяте­лями»

Госполитиздат,   1951, стр.   39.

 

Составитель А.Бусел

На главную страницу